«Каменная могила» Александра Тавровского: «На свете было два Ноя. Ной, который строил Ковчег и Ной, который Ковчег не строил»
Писатель создает «качественный продукт», когда за ним стоит правда факта, сила слова и бесстрашие. Я не говорю о таланте, ибо без него писательское дело – эгоистичное самолюбование, а не Судьба. Я говорю о бесстрашии, потому что, когда я читал «Каменную могилу» Александра Тавровского, меня поражала журналистская смелость автора, бросающегося в конфликтные очаги уральского города времен не столь отдаленных, где опасность стать самому обитателем могилы не меньшая, чем в самых «горячих точках» нашей планеты. Кровь везде одинакова.
Автор прошел по лезвию ножа. Хорошо, что времена меняются, иначе бы ему не спастись от мести за столь сокрушительную правду. Даже уникальный юмор и редчайшая в наше время самоирония, пронизавшие каждую фразу книги, были бы ему поставлены в укор. Талант не прощается.
Я представляю глаза Стаса Мелешина, старейшего русского писателя из Магнитогорска, который, восторгаясь «писаниной» автора, в упор спросил:
– А вы, простите, украинец или белорус?
Ответ писателя обескуражил. Всегда хочется, чтобы талантливый человек был с тобой в одной творческой «зоне» и национальной ячейке. Пишущих – легион. Но так редки по-настоящему талантливые люди… Талант, как птица, границ не знает…
Помню в первый год перестройки появился анекдот:
«Горбачев спрашивает народ:
– Как живете?
Народ дружно отвечает:
– Хорошо!..
Горбачев:
– Перестраиваться надо!»
Перестроились: «…канцтовары стали секс-шопом, а в билетных кассах – платный туалет… А ленинская комиссионка, как еврейский народ, переживет и кассы, и шопы, и Горбачева».
Переживут и герои повествования: Ной, «который не строил Ковчег», с дыркой в черепе величиной в юбилейный рубль от немецкого осколка, бабка Бетя, желавшая из подлости жить вечно, и Олег Вепрев, добровольный исследователь Золотой горы, смертельно опасный даже в небольших дозах, и фотокор Слава КПСС, и старатели Золотой горы Алексей Петр Надымовы, и те, что были в ней погребены заживо.
Я бы не назвал эту прозу экспериментальной. В ней больше жестокого реализма Солженицина, чем фантастического реализма Маркеса. Жестокость времени задает жестокость повествованию.
А в памяти всплывали и роман англичанина Грэма Грина «Комедианты» и деяния кровавого лидера Красных кхмеров в Кампучии. От черепа бедного Йорика до миллионов черепов «Страны Мертвецов» борца «за счастье народа» Пол Пота – дистанция огромного размера. Но, наверное, двадцатый век был самым жестоким с тех пор, когда Ной построил Ковчег.
Свобода и органичность языка романа, без расхристанности, когда ни глаз, ни «оскорбленное» чувство не цепляются за «ненормативную» (а судьи кто?) лексику, вовлекают читателя в сопереживание, и ты невольно становишься соучастником событий, а не сторонним наблюдателем. Удержать читателя на заданной духовной высоте на протяжении всего романа доступно далеко не каждому. Это – высшее проявление силы художественного слова! И оно нашло свое воплощение в «Каменной могиле».
Ритм и рефрены, как музыка пронизывающие роман, воспринимаются не как художественный прием, а как сама жизнь. А щедро рассыпанные афоризмы: «В плохую погоду… и корова не доится!», «Лучше уж холодно, чем мерзко!», «Русский меру знает, да не скоро скажет», «Лучше умереть сразу и насовсем» – могут стать поговорками.
Я, знающий каждую улицу, описанную в романе, переживший в девяностые года Винный бунт, бессмысленный и беспощадный (хотя в том бунте и просматривался некий смысл: «если город полгода не кормлен, а теперь еще и не поен!»), вновь переживал те события, но теперь уже благодаря этой книге. И когда пульс зашкаливал от нервного напряжения, автор давал мне возможность отдышаться:
«Пропитанный мелким, как пыль, октябрьским дождем, светом фар и прожекторов воздух искажал и увеличивал очертания предметов. Под тончайшим слоем воды асфальт местами светился радужными пятнами, а местами темнел, как омут».
Художественное произведение не претендует на точность факта. И остается только поражаться, как автор, ничего не прибавляя и не убавляя «от себя», смог сделать бытовую историю явлением огромной художественной силы. Это – от Бога.
Тяжелое наследие 30-х годов прошлого столетия, репрессии, оставшиеся, как нам казалось, в далеком прошлом, заставившие нас вздрогнуть в годы открывшейся гласности, еще долго будут бередить нашу совесть. Тайное становится явным. Нужно быть готовым к этому. Страшная тайна Золотой горы – уже не тайна. Автор провел нас по ее адовым кругам.
Безумные перестроечные годы. «Очумакивание» всей страны. Секты и союзы. Рериховцы и кришнаиты. Стриженные под ноль с бубнами. Сари, кроссовки, джинсы и: «Кришна, Кришна, хари Кришна, хари, хари, Кришна хари!»…
Есть от чего сойти с ума, есть от чего бежать в… Шамбалу!
Но что держит автора в относительном равновесии духа? Кому он задает самые сложные вопросы жизни, надеясь на разумный ответ? Это – один из главных героев романа – пес по имени (да, по имени, а не по кличке!) Бонд, Бондик, Бондюшка!.. В романе не человек водил собаку на поводке, а Бонд выводит человека на люди. На полигон. На свет божий! И пес первым почувствовал, что его хозяин собирается в путь, куда ему заказана дорога… В последний момент он внезапно умирает, словно желая освободить людей от необходимости заниматься его судьбой и не желая жить без них. С его смертью обрывается последняя нить, которая связывала автора с родной землей, тем не менее оставшейся навсегда дорогой и любимой.
Каменная могила… Кому-то повезло: «Его зарыли в шар земной…», а кого-то сбросили живым в шахту сорокаметровой глубины. Замкнутое пространство и освобождение от земных пут. Но… что там философствовать, если земля наша – от Ноя, который построил Ковчег до Ноя, который Ковчег не строил – братская могила для всех сущих, над которой не гаснут в ночи, сменяя друг друга, Полярная звезда, Созвездие Креста и полумесяц Луны.
Будем жить, ибо другого нам пока не дано.
Константин Скворцов: размышление над книгой Александра Тавровского «Каменная могила»
Переделкино, март 2017.